Султан Баязет со свей армией вернулся в столицу в начале мая. Число воинов, отбывших из Истанбула несколько месяцев назад, и прибывших в город сейчас резко разнилось. Османская армия понесла потери, но цена жизни тысяч воинов оправдывалась благими целями. Фархат неустанно молитвенно благодарил Всевышнего, что Он позволил ему вернуться домой живым и невредимым. Насмотревшись на непотребства войны, он, хоть и не утратил моральных и физических сил, все же усомнился – настолько ли благотворны безотчетная жестокость и самоотверженность в бою. Не то чтобы он поставил под сомнение саму необходимость предпринимаемых кампаний (хотя в самые критические моменты можно было усомниться и в этом), но увиденное и пережитое им что-то сломало внутри, заставило переосмыслить многое, прежде казавшееся фундаментально важным. То, что раньше наполняло жизнь смыслом, теперь представлялось в совершенно ином свете. Фархат держал при себе открывшиеся ему юному пытливому взору перемены, и внешне старался придать себе вид, приличествующий случаю. Он возвращается в рядах воинов, чьи лошади победоносно вышагивают по земле, оглашая окрестности стройным гулом, вылетающим из-под копыт. Кое-кто из наиболее приближенных к султану визирей уже шепнул ему, что падишах доволен его службой и намерен щедро вознаградить. Фархат принял это известие со смешанными чувствами. С одной стороной, его все еще не исчерпавшее себя честолюбие подпитывалось предвкушением награды, с другой – он не ощущал удовлетворения от совершенных им деяний. Недолго наследник рода Оздемироглу колебался: отцу удалось убедить его в том, что он справедливо заслужил высшую похвалу и поощрение. И все же длительному самолюбованию Фархат предаваться не стал, предпочитая не полировать до неестественного блеска свои подвиги.
По возвращении в Истанбул султана и его верноподданных ожидало трагическое известие, отодвинувшее на некоторых срок аудиенции Баязета с наиболее отличившимися в походе пашами и янычарами. Валиде-султан Хазретлери скончалась, и город пребывал в глубоком трауре. Фархату было велено дожидаться, когда султан призовет его к себе, дома, так что он еще две недели лицезрел дворец Топкапы лишь из окна своих покоев. Дни тянулись друг за другом, словно смола, отравляя столь желанное для Фархата возвращение на родину томительным бездействием. Наконец, сегодня утром слуга-египтянин передал своему хозяину свиток пергамента, испещренный каллиграфической арабской вязью, который сообщал о необходимости отправиться во дворец не позднее часа пополудни. Фархат приободрился: его желает видеть сам султан, а заодно он побывает в знаменитой обители венценосной династии!
Оздемироглу Саид-паша ожидал сына у Главных ворот вместе со своим верным помощником Пуджманом-агой. Он сопроводил Фархата до покоев Повелителя, однако молодой человек едва ли успел запомнить дорогу – настолько хитроумными оказались коридоры Топкапы.
- Повелитель, - произнес Саид-паша, когда султан позволил ему говорить, - Мой сын Фархат… Султан жестом прервал едва начавшийся монолог, в то время как Фархат почтительно склонил голову, отчего прядь густых, слегка вьющихся волос спустилась на его высокий ровный лоб.
- Я знаю о твоих ратных достижениях, Фархат Оздемироглу, - заговорил султан Баязет, - Ты отважно сражался и внес заметный вклад в нашу общую победу. Я ценю преданность и щедро вознаграждаю тех, кто не щадил самого себя ради блага и процветания Османской империи. Я вижу, ты достойный сын своего отца и потому достоин большего, чем имеешь сейчас. Посему фирманом, заверенным моей печатью, я назначаю тебя беем и начальником охраны моего младшего сына, шехзаде Мустафы. Кроме того, тебе будет выплачено дополнительное жалование.
Голос Повелителя звонким эхом раздавался в голове Фархата. Он был, несомненно, рад оказанной ему милости, которая хоть и сопрягалась с высокой ответственностью, сулила стремительный рост в карьере государственного деятеля. Вот только внутри какая-то часть по-прежнему пустовала, словно ему дали ключ из чистого золота, который при этом не подходил к его замку. Что ему было делать с этим ключом: кажется, в твоих руках невероятное богатство, но сердце так и остается томиться в клетке.
Фархат Бей как следует отблагодарил Повелителя за оказанную честь и пообещал сделать все возможное и даже невозможное, чтобы оправдать ожидания и обеспечить шехзаде безопасность всегда и везде. Кажется, султана удовлетворили его слова, и он отпустил Фархата с улыбкой.
– А ты, Саид, останься, я бы хотел обсудить с тобой некоторые вопросы.
Когда двери за Фархатом закрылись, новоиспеченный бей осознал, что остался один на один со всеми этими дворцовыми закоулками. Наугад выбирая направление, он скользил по каменным коридорам, как вдруг перед его взором мелькнуло что-то белое, задорно махнув пушистым хвостом. Оно подбежало к Фархату и через несколько мгновений оценивающего кошачьего взгляда принялось тереться о его ноги. И хоть сентиментальность была ему не слишком присуща, молодой бей остановился, с улыбкой глядя на доверчивое создание.

Отредактировано Фархат Бей (2016-12-25 22:53:32)

Фархат Бей не успел даже подумать, откуда вдруг в переходах дворца возник этот живой мохнатый комок, как услыхал женский голос, что раздался подобно - нет, гораздо благозвучнее! - чистому перезвону серебряного колокольчика. Он было испугался, что забрел в запретную часть дворца, гарем, по случайности в этот час оставшийся без пристального бдения охраны. Но за сим не последовало ни возгласа смущенных наложниц, ни их насмешливого перешептывания. Стало быть, черту между мужской и женской частями дворца он еще не переступил, а находился предположительно на нейтральной территории. Взгляд его, прежде сосредоточенный на кошке, что выражала уютным мурлыканием свою кошачью благосклонность, уловил блеснувший в нескольких шагах от него всполох небесно-голубого шелка. Фархат быстро поднял глаза и увидел обладательницу зефирного голоса. Она вся была словно сотворена из тончайшего фарфора и нежнейшего шелка, а очи сияли ярче топазов и сапфиров вместе. Лицо ее, запечатлеть на холсте которое не достоин ни один выдающийся художник, окрасилось яблочным румянцем, должно быть, от непривычно быстрого следования за непослушной питомицей. Словом, она была прекрасна. Настолько, что могла пленить сердце молодого бея, не пошевелив и пальцем. Могла и… пленила. Но кто, кто эта птичка, вскормленная сладким нектаром в райском саду? Каким именем зовется она?
– Признаюсь, султанша, - в принадлежности юной девы к Династии бей нисколько не сомневался, - прежде мне не доводилось столь близко иметь дело с этими животными. Не могу предположить, чем же я заслужил расположение вашей кошки, - проговорил он с улыбкой.
Пожалуй, единственное животное, повадки или, лучше сказать, характер которого Фархат знал достаточно хорошо - его конь Булат. Этого хорошо сложенного, резвого и своенравного скакуна гнедой масти с земляничным отливом он помнит еще жеребенком, что неустойчиво, но уверенно держался на слабых ножках. Уже тогда он доказал своему будущему хозяину, что способен достойно преодолевать трудности. Когда молодой конек вошел в пору, пригодную для объездки, Оздемироглу Саид-паша сообразил для сына задачу - укротить этого жеребца. В качестве награды за успех был обещан сам конь, а пятнадцатилетний сын паши страсть как хотел им обладать. Двигало ли им это жгучее желание или намерение доказать отцу и обучавшим его агам, на что он способен, Фархат крепко ухватился за мысль обуздать жеребца в самое ближайшее время. Однако первая попытка, предпринятая публично, перед отцом и двоюродным дядей Искандером-агой, главой янычарского корпуса, оказалась неудачной. Фархат продержался на спине сопротивляющегося коня некоторое время, но в решающий момент тот все же настоял на своем и сбросил наездника, не пожелав подчиниться воле человека. Саид-паша нахмурился, но не высказал вслух неудовольствия. Искандер-ага воспринял поражение своего воспитанника легко, указав на ошибки и ободряюще похлопав его по плечу. Фархат же лишь пуще распалился и не оставлял попыток сломить упрямство непокорного скакуна. Вскоре ему все же удалось его объездить, и жеребец получил имя Булат, которое как нельзя лучше шло к его "стальному" нраву.
Фархат наклонился и обхватил кошку руками, чтобы вернуть беглянку хозяйке. Должно быть, подобное обращение не слишком понравилось той: она перестала мурчать, но, памятуя о ранее оказанном благоволении, не протестовала. Смелая мысль стрелой пронзила ум Фархата: невзначай коснуться ручки султанши, передавая ей кошку, словно для того, чтобы удостовериться, что она – из плоти и крови, а не эфемерное видение.
Поздно бей вспомнил о правилах общения с султаншей, - каким дерзким невежей он, верно, выглядит в ее глазах! – и решил представиться в подобающей форме, покуда вовсе не лишился ее внимания. Он почтительно склонил голову и произнес:
– Простите мою рассеянность, султанша, мне следовало прежде назвать свое имя. Фархат Бей, начальник охраны шехзаде Мустафы Хазретлери.

Когда султанша предположила, что Акса (именно так назывался этот теплый шерстяной комок, запросто уместившийся в одной ладони бея) проявила доброжелательность в знак желания познакомиться поближе с новым начальником охраны младшего шехзаде, Фархат невольно подумал: «А хочет ли ее хозяйка того же?» – и тут же мысленно одернул себя и упрекнул в немыслимой дерзости. Султанша могла оказаться избранницей шехзаде или вовсе султаншей по крови, возможно, замужем за одним из именитых пашей Дивана. Фархат с ужасом представлял кого-то вроде его отца рядом с этой прекрасной девушкой. Подобный мезальянс образно представляется безобразным стариком-садовником, которому посчастливилось обладать великолепной нежной розой, что украсила собой его бесцветный сад. Он гордится своей розой и опекает ее, но она не приживется с ним и вскоре завянет без любви. Фархат Бей отчаянно надеялся, что его розу еще никто не успел похитить.
- Пока она ещё слишком маленькая, но когда у неё появятся котята, я обязательно подарю вам одного. Кого вы хотите: кота или кошку? – то ли шутя, то ли всерьез спросила султанша. Фархат оторопел, совершенно сбитый с толку. К такому его не готовили ни отец, ни Искандер-ага, ни матушка (а уж она-то более других сведуща в вопросах общения с женщинами). Он полагал, что жизнь султанш строго подчиняется законам и традициям, а их поведение неуклонно следует за буквой этикета. Он изумленно глядел на султаншу, настолько живую и непосредственную, что бей не сумел скрыть удивления, слишком явственно отобразившееся на его лице. Он не нашел, что сказать, кроме как
– Наверное, кошку. Неловкость растворил негромкий смех султанши, которому Фархат ответил открытой улыбкой.
Между тем, он, сам того не ведая, несколькими минутами ранее способствовал разоблачению инкогнито хозяйки Аксы. «Брата! Выходит, она сестра шехзаде Мустафы и, следовательно, дочь Повелителя и Афифе Султан!» Открывшееся бею обстоятельство было воспринято им неоднозначно. С одной стороны, теперь он был точно уверен, что султанша свободна – молва о свадьбе единственной дочери падишаха поставила бы на уши весь Стамбул, если не всю империю. С другой – она словно вдруг воспарила вверх, к солнцу и луне, оставив его на земле, откуда ему никогда не дотянуться до ее лучей.
– Да, госпожа, - снова переход на церемонный диалог, - Повелитель оказал мне большую честь, доверив жизнь и благополучие шехзаде. Я обещал ему и могу поклясться вам, что исполню свой долг со всей ответственностью.
Столь привычная для него манера – чеканить слова, будто каждая фраза – часть служебного рапорта – оказалась ненатуральной и неискренней. Разумеется, все, что он произнес, было чистейшей правдой, но от нее веяло леденящим холодком. Скажи он то же самое другими словами, мягче, теплее… Но мог ли он позволить себе лишнюю вольность? Позволила бы она?
Султанша не торопилась расстаться. Фархат тоже словно прирос к каменному полу – того и гляди его сапоги превратятся в ветвистые корни, а сам он обернется деревом посреди безжизненных стен дворца. Что ж, он тотчас бы возжелал этого, коль скоро она б обещала поливать его почву и собирать плоды с его ветвей собственной рукою.
– Как вы относитесь к лошадям? – вдруг выпалил Фархат Бей, словно позабыв о своем опасении смолвить лишнее при дочери султана, – Раз уж мне случилось познакомиться с вашей кошкой, уверен, мой конь Булат счел бы за высокую честь быть представленным вам.
Едва ли Фархат взаправду решил похвастать перед султаншей своим гнедым конем. Скорее, это давало слабую надежду на то, что она соблаговолит подарить ему еще несколько минут своего общества.