Слабая булавка и, как следствие, упавшая с лица вуаль. Там, где она росла, это стало бы лишь маленькой неприятностью, но только не во дворце Османов. В тот вечер у Майсун Хатун не проходила дрожь в руках, будто она снова и снова оказывалась напротив Шехзаде Османа и Султанзаде Мехмеда с открытым лицом. Неуверенным движением прихватив вуаль, она поспешила скрыться, но память до сих пор хранила обжигающий взгляд гостя из Египта. Именно это взгляд запомнила Майсун. К Шехзаде она уже привыкла, находя удовольствие танцевать перед ним. Но Султанзаде Мехмед... Едва он приехал в столицу, гарем, естественно, тут же подхватил эту новость. Сначала наложницы обсуждали богатые дары, которые привез с собой двоюродный племянник Султана. Затем - высокое назначение на должность хранителя покоев Шехзаде Османа. А после говорили о нравах Мехмеда. Слухи о том, как расправился Султанзаде с предателями, не обошли и гарем. Пугающие своей жестокостью истории воспринималась по-разному. Кто-то видел в этом залог безопасности будущего правителя, раз рядом с ним будет такой суровый и неподкупный человек. Но для Майсун все выглядело иначе. Картины, которые воображение услужливо рисовало ей, не на шутку пугали девушку. И ей совсем не хотелось встречаться с Султанзаде Мехмедом в покоях Шехзаде. Вряд ли жестокость молодого мужчины проявлялась только в отношении предателей. Во всяком случае, так считала Майсун: жестокость избирательностью не отличается. Не проявивший милосердия к одному, не проявит его и к другому. И даже то, что он будет просто находиться во дворце, уже пугало юную девушку. И возможно ли представить страх, охвативший ее, когда Майсун сообщили, что по распоряжению наследника танцевать нынче ей придется именно перед Султанзаде Мехмедом?
Майсун едва не лишилась чувств. За год, проведенный во дворце, она уже осознала, что отныне ее желания ничего не значат, и воли ее просто не существует в эти стенах. Девушки в гареме лишь собственность, которой господин может распоряжаться так, как считает нужным. И все же, как же так можно поступать с живым человеком? И неужели она не заслужила от наследника Османской империи благосклонности? Нет, не той, о которой жаждут все наложницы в гареме! Майсун вполне устраивало ее положение танцовщицы, которую вызывают в покои Шехзаде лишь для того, чтобы развлечь его танцами. Она не стремилась в фаворитки, пусть так и не считали остальные наложницы. И все же она и представить не могла, что Шехзаде Осман так легко может распорядиться ее жизнью.
От отчаяния ей несколько раз хотелось разрыдаться, будто маленькой девочке. Но она стойко держалась. До тех пор, пока вечером ее не проводили в покои Султанзаде Мехмеда. Стоя перед ним, Майсун чувствовала как от страха подгибаются коленки. Она старалась не смотреть на него, зная, что ее взгляд с головой выдаст все ее мысли. Зазвучала музыка, и Майсун плавно повела руками. Знакомые движения, но как же сложно они давались в этот раз. Никакой легкости, в каждом ее жесте чувствовалось лишь напряжение. И, кажется, это было слишком заметно.
Звонким эхом прозвучал голос Султанзаде, останавливающего музыку и прогоняющего прочь всех. Всех, кроме нее. Склонив голову, Майсун стояла перед Мехмедом, не смея двигаться. И не смея произнести и слова в ответ на заданные вопросы. Она просто не могла выдавить из себя хоть звук. С трудом нашлись силы, чтобы подчиниться и подойти ближе. И тут Майсун, кроме страха, овладело еще и удивление. С недоумением она наблюдала за тем, как Мехмед наливает какой-то напиток из кувшина в чашу и протягивает ей.
Молча подчинившись, она выпила сладкий напиток, но стоило поставить чашу, как Майсун едва не отскочила назад. Словно огонь, кожу обожгло теплое, но уверенное прикосновение мужских рук. Майсун впервые прямо, а не украдкой, смотрела в лицо Султанзаде.
«Шайтан из-за огненных гор» - пожалуй, он был прав. Именно так его воспринимала девушка. Но не заявлять же родственнику Султана в глаза о его кровавой жестокости, о том, какой ужас и презрение, подобный нрав у нее вызывает? И как она мечтает быстрее покинуть его покои!
- Я боюсь не угодить Вам, - глубоко вдохнув, Майсун все же решилась ответить. И, надо заметить, ее слова не были лишены правды. Девушке казалось, что нет ничего страшнее, чем прогневать такого человека. Не моргнув, прикажет утопить! - Раньше я танцевала лишь перед Шехзаде Османом и не знаю, будете ли Вы столь же довольны мной, как и он.

Майсун не знала, как избавиться от страха, хотя и понимала, что именно он может послужить причиной недовольства Султанзаде. В гареме благосклонность скорее заслужит та девушка, что услужлива из любви и почтения к господину, чем робкая наложница, что исполняет приказания из страха, а его почти всегда легко заметить невооруженным взглядом. Но тело отказывалось слушать внутренний голос, и Майсун по-прежнему не отпускали страхи, заложницей которых она стала едва вошла в эти покои. Даже спокойный голос Мехмеда и подарок в знак его благодарности не смогли изменить настроения девушки. Хотя в какой-то момент, когда она чувствовала прикосновения к себе его ладоней, в голове мелькнула мысль, что у Султанзаде теплые и при том очень сильные руки, что было приятно. И перстень был очень красивый, сравнимый с теми украшениями, что носили Султанши. Но эти мысли промчались вихрем, оставляя слабый отпечаток в сознании, в котором все еще царил ужас.
- Я буду стараться и впредь угождать Вам, - робко проговорила Майсун и, кажется, ее неуверенный голос поведал Мехмеду гораздо больше тех слов, что она успела произнести.
Ложь? Обвинение сие было столь внезапным, что наложница осмелилась поднять взгляд и прямо смотреть на своего нового господина. Как и у любого живого человека, у Майсун можно было найти недостатки, но что без сомнения являлось ее добродетелью - так это искренность и честность, с которыми ее воспитывали в родном доме. Странное чувство завладело девушкой. Она не понимала, отчего Султанзаде говорить с ней о лжи и предательстве. Ведь он, по ее мнению, должен был осознавать, отчего рядом с ним можно бояться произнести лишнее слово.
- Обвинения во лжи несправедливы, мой господин. Я была и всегда буду с Вами честна, - откуда взялась смелость говорить столь прямо Майсун и сама бы не объяснила, но сильно уж больно ее кольнули слова, совершенно незаслуженные. - Я угодила Вам сегодня. Но впереди столько дней и в любой из них Ваша благосклонность ко мне может перемениться. Поэтому я, действительно, боюсь не угодить Вам - не сегодня, так завтра. Ведь что будет со мной, если однажды я, сама того не желая, вызову Ваше неудовольствие? Там где я выросла, царят иные нравы. Суровость же здешних мест по сей день для меня непонятна и непривычна. А о том как... - резко Майсун остановилась, прикусив губу. Не зашла ли она слишком далеко? Не пора ли остановиться и замолчать? Но было уже поздно. И пришлось договорить, дабы не изменять своей натуре и остаться до конца честной. - А о том, как Вы были суровы при казнях, говорили даже в гареме.