Айше нездоровилось с раннего утра, когда очертания предметов в покоях едва начали окрашиваться в привычные цвета, сбрасывая с себя облачение ночной темноты, но все еще оставались безжизненно-бледными. Ей снился дурной предутренний сон, странный и беспробудный. Несколько раз султанша силилась проснуться и вернуть связь с реальностью, но лишь глубже утопала в тревожных видениях. Скоро, а казалось – спустя вечность, наваждение прекратилось и сменилось легким подташниванием и головокружением. Айше открыла глаза и тотчас же сомкнула веки, обнаружив, как туманные арабески, коими инкрустированы потолок и стены, медленно плывут куда-то в сторону. В покои сквозь полупрозрачный флер занавески, отделяющей в теплые месяцы основное помещение от небольшой терраски, прокрался светлый луч восходящего солнца и лег узкой вертикальной полосой на резную створку двери. Это означало, что внимательный муэдзин, должно быть, уже заметил белую линию восточного горизонта, и с высоты минаретов вот-вот польется призыв к фаджру, который продлится до тех пор, пока на небосводе не оформится целый диск солнца. Султанша старалась не двигаться в своей постели, чтобы не усугублять самочувствие и лишний раз не тревожить супруга. Впрочем, сон уже оставил его, и Айше почувствовала осторожное прикосновение к своему лбу, отодвигающее самовольный локон темных волос, и последовавший за этим легкий поцелуй. По телу, словно кровь по венам, разлилась нежность, растворяющая томительную дрему.
Позже, когда Нихаль Хатун помогала своей госпоже с утренними «ритуалами», от нее не скрылись неестественная бледность лица султанши и голубоватые тени под глазами. А когда султанша и вовсе едва не лишилась сил во время одевания, спросила заботливо:
– Госпожа, вам нездоровится?
– Немного, - призналась Айше Султан и вопросительно взглянула на Нихаль, лицо которой осветилось улыбкой.
– Позвольте послать за лекарем и сообщить достопочтенной Халиме Султан, - видно, некоторое предположение возникло в уме служанки прежде, чем ее госпожи.
– Пусть Ламис озаботится этим, - вторая служанка, не проронив ни слова, быстро поклонилась и юркнула за двери, - а ты останься со мной. Айше отдавала распоряжения ровным, спокойным тоном, не допускающим чрезмерной строгости и в то же время неуместной мягкости. С детства султанше прививалась привычка такого обращения со слугами и объяснялось, что среди них не может быть друзей: каждая рабыня тайно или даже явно мечтает быть свободной и печется только о своем благополучии за счет благополучия тех, от кого она зависит. Услужливость необходимо ценить и поощрять, но при этом соблюдать дистанцию и не позволять служанкам знать что-то, что может обратиться оружием в их руках. Нельзя сказать, что Айше строго следовала этому наставлению. Нихаль и Ламис она доверяла больше, чем остальным, и позволила им быть поверенными в некоторые секреты.
Меньше, чем через четверть часа, в покои султанши явилось несколько оживленных фигур. Первой вошла ее валиде Халиме Султан, обеспокоенно и в то же время с надеждой глядя в глаза дочери. За ней, склонив головы, шла крохотная процессия из немолодой лекарши и ее юной помощницы, а позади – Ламис Хатун, затворившая двери.
Айше уловила обращенные на нее взгляды и догадалась, какие мысли блуждают сейчас в умах присутствующих, и прониклась всеобщим волнением. Иншалла, снизошло на меня благоволение Господа! Она терпеливо сносила необходимый осмотр и отвечала на вопросы опытной женщины, однако та извиняющимся тоном промолвила:
– Простите, госпожа, но…, - она осеклась, словно размышляя, как бы поаккуратнее преподнести результат, - Всевышний, должно быть, определил, что вам все еще не время становиться матерью. Ваше недомогание вызвано иными причинами. Я приготовлю для вас отвар из мелиссы и соцветий клевера, Иншалла, вам тут же полегчает.
Но султанше не полегчало, напротив, волнение дюже давило на грудь. Уже несколько месяцев подряд она ошибочно принимает болезненное состояние за признак благой вести. Она, как и любая женщина, всем сердцем желала произвести на свет младенца, однако в последнее время все чаще ощущала страх физической невозможности осуществить это желание и порождаемую им душевную боль. Благодаря ободряющим беседам с валиде и тетушками, Айше удавалось вскоре вернуть былое настроение духа, и она еще более горячо молилась, чтобы Господь даровал ей Свою милость.
Султанша полулежала на кровати и держала в руках чашу с новым отваром, когда в дверях показались красные всполохи и обернулись ее двоюродной сестрой Салихе Султан. Айше искренне улыбнулась и, совершенно позабыв о правилах приличного поведения, жестом пригласила сестру сесть рядом с собой.
– Я так рада тебе, Салихе! Мне бы хотелось встретить тебя подобающим образом, но с утра нездоровилось, и пришлось остаться в постели.

Айше намеревалась продолжить потревоженный утренний сон и отправила своих служанок в соседние комнаты. За свои семнадцать лет она хоть и привыкла к неотлучному присутствию рядом с собой внимательных калф, оценивающих, кажется, каждый шаг султанши, и скучающих служанок, погруженных в свои собственные мысли, но не упускала возможности избавиться от их надзора, пусть на короткое время. Султанша распустила волосы, собранные было в пучок на затылке, и теперь они ниспадали по плечам небрежными, но свободными локонами.
– Уже намного лучше, - Айше с благодарностью взглянула на кузину и легонько коснулась ее руки своей, – Ты права, увы, это далеко не шербет. Хотя, как мне кажется, шербет любого поднимет на ноги быстрее, чем это горькое снадобье.
И, словно в подтверждение своих слов, она поставила чашу на низкую тумбочку возле кровати, подальше от себя. В этот момент на тумбочке что-то блеснуло металлическим краем и с характерным звуком очутилось на ее гладкой деревянной поверхности. Айше, несмотря на статус замужней молодой женщины, во многом сохранила детскость. Она любила приятные сюрпризы и испытывала неподдельный интерес, обнаруживая один из них. Султанша аккуратно подцепила пальчиками крышку и отложила ее в сторону.
– Ах, Салихе! Моя любимая пахлава! – не скрывая восторга воскликнула она, сложив вместе ладони и коснувшись кончиками пальцев улыбающихся губ. Сладости, еще теплые, источали сладкий аромат меда, орехов и фруктов и возвращали воображение в детство, когда совсем еще юные султанши выпрашивали у своих наставниц новые порции десерта.
– Пожалуйста, угощайся, - добродушно предложила Айше, выуживая из блюдца словно тающий в руках кусочек нежнейшего лакомства. О, с каким бы ужасом взирала на этот кроватный пир престарелая калфа, строгая хранительница вековых устоев. Она бы обнаружила в этом совершенно безвинном и, более того, добром и приятном действии покушение на этикет и уличила бы обеих султанш в неподобающем и вопиюще неприличном поведении. Но им не было дела до этикета и правил, они просто отдавались маленькому удовольствию, которое могли себе позволить.
– Замужем… – задумчиво произнесла Айше, обхватив колени руками и глядя куда-то вдаль, словно пытаясь смотреть сквозь стены. Была ли у нее возможность подумать о своем замужестве? Разве что одна-единственная ночь хны, когда она уже ясно осознавала неотвратимость предстоящего брака. Эти витиеватые узоры на холодных ладонях, которые впоследствии Ахмед-паша целовал так неистово и нежно…
– Знаешь, Салихе, совсем недавно я и предположить не могла, как изменится моя жизнь, - серьезным тоном начала Айше, - Поначалу казалось, что брак – не более чем традиция, древний порядок, который не следует нарушать. Я думала, что мой долг – просто достойно играть роль жены, взрослой женщины, и способствовать статусу своего мужа. Но оказалось, что никях – предложение судьбы, от которого многие отказываются, закрывая свои души. Может быть, в ночь моей свадьбы на небе зажглась счастливая звезда, но как бы то ни было, я научилась чувствовать свою жизнь и свое место в этом мире.

Айше отвечала сестре, и ее собственные слова, глубоко врезаясь в душу, оставляли после себя приятные мысли и убежденность в их достоверности. Она говорила и верила своим словам, выплывающим сквозь уста из глубины сердца, словно невидимые жемчужины, нанизываемые на бесплотные воздушные нити. Султанша действительно ощущала себя счастливой в браке с Ахмедом-пашой и с трудом представляла на его месте кого-то другого. Вернее сказать – совершенно не представляла. Нежданно-нечаянно для шестнадцатилетней девушки, только-только ступившей одной ножкой на тропку взрозлости, случилось в один день повзрослеть на столетие. Она, послушная дочь Халиме Султан, дала свое согласие на желательный для нее альянс, тем самым продвинув ферзь своей Валиде на несколько клеток вперед в бесконечной партии дворцовых игр. Решение, принимаемое в условиях цейтнота, оказалось правильным, и Айше до сих пор ни минуты не жалела об этом. Разница в возрасте с мужем казалась ей даже привлекательной и позволяла чувствовать себя защищаемой и оберегаемой, при этом не превращаясь в опекаемого ребенка. Она обнаружила в себе изобилующую женственность и благодарно пользовалась ее дарами: нежностью, ласковостью и чувствительностью.
– Хочешь сказать, Ахмед-паша женился на мне, потому что я обладаю особым статусом? – Айше взволнованно вскинула брови и поежилась от этого предположения. В словах Салихе определенно было рациональное зерно, и ее вопрос правомерен, но…
– Ты права, - пролепетала султанша после некоторого колебания, - Давая согласие на брак, я понимала, что это выгодный союз, который должен укрепить положение моей матушки и разделяющего ее интересы Ахмеда-паши. Понимала, что за нами всегда будет стоять Династия. Я не знала, какие чувства буду испытывать к этому человеку – моему мужу – будут ли они, подобно змеям, сковывать холодом грудь или заблагоухают, подобно весеннему саду. Твой вопрос справедлив, и я не могу найти достоверного ответа. Мне бы не хотелось сомневаться в искренности Ахмеда, и я просто ему верю.
Доверие, по мнению султанши, есть основа любви, и ее качество зависит от того, насколько крепки узы доверия. Айше усмирила неприятное чувство, подкравшееся к сердцу вслед за сиюминутным сомнением, и взирала на сестру с пониманием и теплотой. Вот в чем дело – Салихе тревожит возможность неудачного брака, и у нее есть на то причины. Судьбы многих султанш, в том числе сестер султана, являют собой отрицательные образцы, которые в какой угодно душе способны поселить волнение. Вполне может статься, что и Афифе Султан отважится пожертвовать личным счастьем своей дочери ради преимуществ неравного брака. Айше искренне желала, чтобы столь незавидная участь обошла Салихе стороной.
– Сулейман? – удивилась султанша и улыбнулась, когда кузина упомянула ее брата, - Он… тебе нравится? Если так, я готова дать свое сестринское благословение!
Айше по-доброму засмеялась и потянулась за новой порцией пахлавы.

Айше мысленно благодарила сестру за ее визит и душевный, взаимно искренний, свободный от условностей разговор, который он за собой принес. Нечасто султаншам позволено снять маски бесстрастной учтивости, растягивающей губы в ничего не выражающую улыбку, и явить миру самих себя в естественной непосредственности. Матушка, Халиме Султан, производила впечатление неприступной скалы, величественно возвышающейся над морем, и подступиться к ней, казалось, довольно сложно. По крайней мере, Айше не решалась тревожить свою Валиде различными юношескими глупостями, разделяя с ней лишь серьезные и взвешенные переживания. Сулейман больше всего на свете сосредоточен на своем предназначении и всей душой тяготеет к военным подвигам, которые он, должно быть, уже неоднократно совершил в своем воображении. Что до Ахмеда-паши, то подобно Халиме Султан, супруг представлялся неподходящей кандидатурой для простых разговоров ни о чем и обо всем одновременно. И хоть совершенно нельзя сказать, что Айше не сумела найти с мужем общий язык, султанша все же скучает за общением с ровесницами. Замужество повысило ее статус и вместе с тем проложило неизбежную дистанцию между ней и двоюродными сестрами. Пусть оно и не рассеяло ту теплоту, с которой сестры относились и относятся друг к другу, но видеться они стали реже, по большей части потому, что Айше отныне положено жить в отдельном дворце, а в старом добром Топкапы она - гостья. Рано или поздно всем птенцам суждено покинуть родное гнездо, таков непреложный закон природы, справедливый равно для птиц и людей.
- А еще, - произнесла Айше шепотом, наклонившись поближе к Салихе, - Саид-паша алчный и жестокий! Что скажешь о его преданном помощнике Пуджмане-аге? На него и взглянуть иной раз без страха нельзя! Глядит злее ястреба и непременно что-то высматривает, выискивает для своего господина.
И пусть сказано это было словно в шутку, Айше стало не по себе, когда она представила, что упомянутые или подобные им лица могут быть сосватаны в мужья юным безвинным девушкам - Салихе, Амире или Амине.
- Да, и я могу сказать, о ком именно он думает! Имя этой особы - Война. Сулейман мечтает о завоевательных походах. Но уж я-то знаю, что под столь желательными для него доспехами бьется чуткое сердце, - соткровенничала султанша, - Я очень надеюсь, Салихе, что их выбор будет по крайней мере достойным тебя. Мне бы очень хотелось, чтобы и ты, и Амира, и Амина были счастливы. Иншалла, так и будет.
Что еще могла предложить Айше, кроме светлой надежды и добрых слов? Салихе права - султанши лишены свободы выбора, Династия несправедливо запретила любое притязание на счастье, угрожающее ее интересам.
Должно быть, известие о нездоровье Айше Султан уже облетело гарем и успело интерпретироваться единственным образом: коль у султанши недомогание, она непременно беременна. Как бы Айше хотела, чтобы это было так! Но пока в ее чреве не зародилась новая, желанная жизнь, и султанша с трудом пыталась скрыть уныние. А между тем слухи обязательно дойдут и до Ахмеда-паши, и султанше снова придется испытать болезненный укол сожаления, слабости и бессилия. Она была близка к разочарованию в самой себе и решилась открыться сестре.
- В гареме говорят об этом? К сожалению, для большой радости нет повода, Салихе. И я так боюсь, что не способна... Что мне делать, Салихе?
Вряд ли Айше ждала полезного совета от кузины, еще не познавшей брака, но вопрос вырвался будто сам собой и выражал лишь крайнюю озабоченость султанши своей проблемой. Наверное, хуже нежелательного замужества может быть только неспособность произвести на свет дитя от возлюбленного мужа.