Обращаясь к мести за реальное или надуманное зло, человек не редко прибегает к яду. Кто-то хочет, чтобы его враг умер быстро, кто-то – растянуть «удовольствие» на месяцы, а то и годы, наслаждаясь одной лишь ему ведомой правдой, а кому-то непременно подавай муки, да пострашнее. Но какой же среди всех ядов самый сильный? От чего не существует противоядия, а значит ,и спасения тоже нет? Возможно, это травы, смешанные рукой злого гения, или же смертоносные зубы змеи, которой всё равно, кому и за что мстить?
Вовсе нет. Самый страшный яд уже носит в своей душе каждый из живущих на земле. У кого-то его меньше, у кого-то – больше, но лишь от самого человека зависит, когда именно наступит тот миг, что концентрация яда станет для него смертельной… И имя этому яду – сомнения.
Сомнения выжигают душу, оставляя вместо доверия пустоту. Они убивают любовь, капля за каплей подтачивая её у основания. И даже самого сильного воина способны превратить в никчемного калеку, трусливо жмущегося к чужим ногам, даже если те скорее ударят, чем защитят. А уж если сомневаешься в тех, в ком сомневаться не должен – и вовсе пиши пропало.
Сомневаться в семье – всё равно, что в доспехах, которые надеваешь перед боем. В оружии, что направляешь против неверных с именем Всевышнего на устах. В щите, за которым теплится жизнь. Твоя жизнь. А с нею и само будущее, без мыслей о котором жизнь, какой бы прекрасной она не была сейчас, теряет смысл.
Остановившись у одного из высоких окон, Баязет надолго замер в неподвижности статуи, сцепив руки за спиной. Куда был устремлён его взгляд? На пейзаж, простирающийся у ног падишаха или куда-то несоизмеримо дальше, едва ли не вглубь собственной души? Пожалуй, он и сам бы не сумел дать ответ, если бы вдруг это понадобилось.
Не понадобилось. Оцепенение спало само собою, так же как и гнев после прочитанных накануне строк. Грязная клевета! Всевышний, ну чем ещё это может быть?! Разве же человек, уверенный в своей правде, станет скрывать имя, не доверяя его даже бумаге? К слову, бумага (смятая, но, увы, не растерявшая и капли сомнений, с которыми были смешаны чернила, ровными строчками легшие на её поверхность) валялась тут же. Наклонившись, падишах поднял её – всё же Баязет не терпел беспорядка, пускай бы и в мелочах. Разглаживать побрезговал, так и оставил на краю стола. Сомнения – самый страшный яд из всех, известных подлунному миру. А значит стоит как можно скорее разобраться с этой напастью.
- Стража, – они появились сразу же, хотя Баязет даже не повышал голос. Расторопные, вышколенные и почтительные. В общем такие, каким и следует быть слугам падишаха. - Халиме Султан во дворце?
- Простите, повелитель, нам это не известно.
- Ну так узнайте. Пусть придёт. Я хочу её видеть.

Когда двери в покои падишаха распахнулись в следующий раз, на пороге уже стояла сестра. Сколько томительно долгих дней пролетело со дня прощания с валиде, а они так и не поговорили с нею ни разу. Не считать же тот день в кругу семьи беседой между братом и сестрой?.. А ведь в детстве Баязет и Халиме были очень близки. Она стремилась подражать шехзаде, считая судьбу султанши не достаточно достойной себя. Ему же нравился острый ум Халиме и не менее острый язычок, который всегда говорил Баязету правду, какой бы нелицеприятной та не была… Дай то Всевышний и сейчас будет так же.
- Добро пожаловать, Халиме, проходи. Мы с тобой почти не говорили с тех пор, как я вернулся домой, что на мой взгляд является немалым упущением. Исправим эту ошибку сейчас, сестра. Ты стала Валиде Султан после смерти нашей возлюбленной Хафсы Султан. Расскажи же мне, что произошло в гареме за время моего отсутствия? Возможно, есть что-то, о чём мне следует знать?