Если прикусить кончик языка, нитку в иголку становится вшивать значительно легче, благоразумно полагает Аспасия; собственно говоря, именно этим она и занимается сейчас, высунув язык так, что он едва ли не касается носа и смутным розоватым призраком маячит в поле зрения. Эту дорожку она начала вышивать еще в те годы, когда бабушка была жива, а не закончила – до сих пор; во-первых, старуха утверждала, что стоит только закончить, как сразу замуж выйдешь, во-вторых, не в мире более унылого дела, чем вышивать. Но вышивать – это еще и освобождать голову от несвоевременных дум, а оно сейчас Аспасии ой как не помешает.
-Девочка, татлим моя, - голос у нее угрожающе, нехорошо сладок; девочка по имени Мелек (и ничегошеньки в ней ангельского нет, попомните мои слова!) живет при ней уж второй год – она и по делам сбегает, и за хозяйством присмотрит, и ужин подаст, а в перерывах понаблюдает за хозяйкой да поучится. Только одиннадцать лет ей, всё больше хочется на улице бегать; всю жизнь, почитай, так прожила, при доме – оно вроде сытнее да безопасней, но и воли никакой. – мне сколько у тебя еще щербет просить еще? Может, это ты сядешь с вышивкой, а хозяйка тебе и напиток подаст, и волосы уложит? Смотри у меня, - Аспасия заводиться быстро и ярко, но судя по тому, как Мелек, дремлющая на подушках в углу, лениво ищет обувку, чтобы отправиться за напитком для хозяйки, она уверенна в своей неприкосновенности: - спущу три шкуры и неделю ни маковой росинки не получишь! Да накажет Аллах твою нечестивую душонку, за то, что ты столько бед приносишь твоей хозяйке! Полголовы седых волос, и каждый - твоя вина! – кляни Мелек хоть Иисусом, хоть Аллахом, но быстрее она двигаться ни за что не начнет. Звон медной посуды с кухни заставляет Аспасию разразиться очередным потоком брани. – Живее там!

Простите за скромное начало. Но уверенна, скандал слышно и на улице

Мужчины не слишком часто посещают ее дом, и уж тем более гадания их интересуют как правило в последнюю очередь – иначе, по убеждениям Аспасии, они очень странные мужчины. Ее посетители чаще приходили за сплетнями (вот уж точно – товар надежней чтения будущего и тканей), решить важные вопросы или просто провести время в непринужденной обстановке за приятной беседой с красивой женщиной. Что ж, возможно слухи о ее бытии ходят и не самые благочестивые, не зря же старухи в храме Святого Димитрия у Деревянных ворот так шарахались при ее появлении на службе, а бабушкин супруг существовал исключительно на словах; но эти беседы – ее способ знать больше, чем стоило бы, и возможность добиваться желаемого. Чего только стоил ловко обставленный брак купца Мехмета, слишком любящего вино, и богатой, но удивительно глупой вдовушки? Круг ее постоянных гостей сложился еще давно, некоторые из них приходили еще в те времена, когда бабушка Иоанна впервые окропила лицо Аспасии кровью жертвенного животного; тем удивительней становится, когда взбудораженная приходом гостей Мелек отчаянно качает головой на вопрос, знает ли она, кто именно пришел. Совсем сбивает столку ее неприлично громкий шепот – они в капюшонах? В столь погожий день? Что может заставить мужчин желать остаться неузнанными?
-Веди гостей сюда и принеси нам щербет и вино. То, что Мехмет прислал на прошлой неделе. – если это и в самом деле новые посетители, стоит им показать, что в этом доме рады новым друзьям; торопливо, прислушиваясь к звонкому голоске Мелек, Аспасия оправляет шаровары и хырку. Костюм, быть может, и подходит более для турчанки, но он удобен и красив. Возможно, ей стоит взять за манеру покрывать лицо, как это делают придворные дамы, но пожалуй, пока первые морщинки не бросаются в глаза, с этим можно и повременить. У нее есть еще лет пять или семь, прежде чем можно будет начать интересничать перед незнакомцами.
Ставни полуприкрыты, дабы уберечь помещение от духоты, тем не менее, несколько узких полос солнца пересекают комнату; в свете одной их них Аспасия и вышивала, другая же – хитрый фокус бабушкиных времен – позволяла рассмотреть посетителей, оставаясь в тени. Жаль, что совсем нет времени – иначе, она воскурила бы благовония, которые в сочетании с лучшим вином в доме разморило бы гостей.
Комната становится совсем маленькой, когда ее заполняют мужчины; вернее, один из них – второй, хоть и отличается статью, кажется карикатурно маленьким на фоне своего спутника. Тем не менее, именно он главный; дзагшины на нем из муслима, а не тонкого сукна, рубашка шелковая, с тонкой вышивкой. Вместо кушаков – ремни, тонкая работа из кожи и металла. Военные? Брови Аспасии на мгновение взлетают вверх, и все же, она надеется, что это осталось незамеченным, пока она склоняет голову в поклоне.
-Для меня честь приветствовать вас в моем доме, бей-эфенди – еще раз низко склоняет голову, не приветствуя никого конкретно из двоих; права ли она в своей догадке? Военные? Что им здесь нужно? Искоса пробегает глазами по лицам, пытаясь понять настроение. – Чем я могу вам услужить? - любопытство жжет рыночной кошкой внутри; а она-то уже приготовилась умирать от скуки!

Говорит за него тот, высокий – грек, очевидно, что это не просто слуга. Военные были самыми редкими из ее гостей; вероятно, близость смерти, как ничто другое делает людей прагматичными. Это не богатый сановник, не купец, пытающийся поймать удачу за хвост, и даже не владетельная дама, пытающаяся определить, какой из браков ее детей принесет больше выгоды семье, так что Аспасия старательно тянет время, стараясь сообразить, как ей лучше себя вести.
-Я не в силах злиться на судьбу за то, что в мой дом пришли, как я надеюсь, добрые друзья. – немного не то; господин кажется напряженным, его спутник – напротив, будто готов вот-вот засмеяться, но он по крайней мере заинтересован, это лучше скептичности: - Если бы я знала о вашем визите, то велела бы подать обед, достойный таких гостей, но мое хозяйство скромно, да и много ли нужно двум женщинам? Позвольте предложить вам напитки – она самым изящным образом опускается на подушки, в то время как Мелек устраивает поднос с двумя кувшинами и кубками; так же есть мезе, но Аспасия и в самом деле не ждала гостей, так что выбор угощений весьма скромен. Она, может и гречанка, но завися лишь от самой себя, хозяйство ведет на османский манер – гостям так нравится больше.
-Вы оскорбите меня, если предложите какую-либо благодарность за визит, когда он сам по себе ценнее любого дара. Для меня лишь в радость помочь в чем-либо многоуважаемым господам, чей долг состоит в защите величия моей страны. – пожалуй, тоже не тот тон; напыщенно и слишком велиречиво, кто поверит человеку, чья речь метет перед ними лисьим хвостом?
-Позвольте мне вашу руку, хазретлери. – в эту секунду она смотрит на Мансура, и даже чуть склоняется в его сторону, но ладонь вполне уверенно и твердо протягивает его спутнику; тем не менее, еще несколько коротких сокрытых взглядов достаются турку. Впечатление нужно произвести именно на него, а значит – ей нужно время для изучения добычи. Он один из золотых львов султана; можно представить, какие перспективы ей открывает подобное знакомство, если правильно к нему подойти!

Кончики пальцев Аспасии проходят по его ладони – от самого запястья до подушечек в основании фаланг. Эта рука и в самом деле принадлежит человеку, не привыкшему сидеть на месте – странный контраст его смуглой, мозолистой кожи, привычной к тяжкому труду, и ее собственной белоснежно-белой (знали бы вы, каких усилий стоит держать её в подобном состоянии!).
Что ж, это даже к лучшему. Переплетения нитей судьбы на его коже запутанно и перебито множеством шрамов, но это ведь только к лучшему – по такой руке гадать проще, чем по нежной холенной длани сановника или купца.
-Вы живете не своей судьбой; вашу жизнь у вас забрали, хазретлери, и новую куете вы сами, это редкий дар. Не бывает людей с пустыми ладонями, пишущих свою жизнь с самого начала, но бывают те, кто ладони стирает. Вас будут называть Защитником и уважать за спасение жизни того, кто стал вашим братом не по крови, а по духу. – военные хоть и не самые частые гости, но и заготовки для них у неё имеются; они ведь тоже мужчины, и даже более, чем остальные, жаждут подвигов и военной славы. Она на мгновение отпускает ладонь грека, чтобы отпить вина, и вновь возвращается к гаданию, чувствуя, как сладковатый дурманящий аромат сладостей заполняет помещение. К тому же, где, как ни в пылу битвы, можно спасти чужую жизнь, и кого, как не человека, с которым сражаешься рука об руку, почитать за брата?
-Будьте осторожны в ближайшей битве; видите, вот здесь вашу линию жизни пресекает шрам? Это опасность, но она не смертельна и её можно избежать. Я бы хотела увидеть исход сражения, но он зависит не от вас и на вашей судьбе не написан. Вы человек огня, вам стоит сдерживать ваши страсти, линия вашей жизни из-за них становится слишком неровной. – скорее из-за мозолей, ну да ладно. – Вы меньше думаете о себе, чем о других, и поэтому ваша линия сердца идет долгим путем, но в конце концов вы придете к желаемому. Линия брака у вас одна, и она широкая и длинная. – она ободряюще улыбается. С прошлым было бы сложнее, а говорить о будущем – легко и приятно.